Соколинец - Страница 6

Потухшие глаза старого, разбитого незадачливою жизнью бродяги давно уже глядели на мир тускло и с угрюмым равнодушием. Он махнул рукой и отошел к сторонке.

Среди арестантских партий встречается немало юристов, и если такая партия, во всем составе, по тщательном обсуждении данного дела, постановит свой предполагаемый приговор, то он почти всегда в точности совпадает с действительным. В данном случае все такие юристы согласились с мнением Бурана, и с этих пор было решено, что Василий должен бежать. Так как он мог пострадать из-за "артельного дела", то артель считала себя обязанной оказать ему помощь. Запас сухарей и галет, образовавшийся из "экономии", поступил в его распоряжение, и Василий стал "сбивать партию" желающих участвовать в побеге.

Старый Буран бегал уже с Сахалина, и потому первый выбор пал на него. Старик долго не раздумывал.

-- Мне, -- ответил он, -- на роду уж написано в тайге помирать. Да оно, пожалуй, в тайге-то бродяге и лучше. Одно вот только: годы мои не те, поизносился.

Старый бродяга заморгал тусклыми глазами.

-- Ну, ин сбивай артель. Вдвоем али втроем нечего и итти -- дорога трудная. Наберется человек десять -- и ладно. А уж я пойду, поколе ноги-то носят. Хоть помереть бы мне в другом месте, а не на этом острову.

Буран заморгал еще сильнее, и по сморщенному, обветрелому лицу покатились старческие слезы.

"Ослаб старый бродяга", -- подумал Василий и пошел "сбивать артель", подыскивать других товарищей.

Обогнув высокий мыс, пароход вошел в залив. Арестанты толпились у люков и с тревожным любопытством смотрели на горные высокие берега острова, все выраставшие среди сумрака приближавшегося вечера.

Темною ночью подошел пароход к порту. Очертания берега надвинулись и встали черною громадой. Пароход остановился, команда выстроилась; стали выводить арестантов.

На берегу в темноте виднелись кое-где огни; море плескалось в берег, на небе висели тучи, а на сердце у всех такая же темная, такая же мрачная нависла тоска.

-- Порт это, -- тихо говорил Буран, -- Дуя (Порт Д у э на западном берегу Сахалина) называемый. Тут на первое время в казармах жить придется.

После проверки в присутствии местного начальства вывели партию на берег. Проведя несколько месяцев на море, арестанты впервые чувствовали под ногами твердую почву. Пароход, на котором они прожили столько времени, покачивался в темноте и вздыхал среди ночи клубами белого пара.

Впереди задвигались огни. Послышались голоса:

-- Партия, что ли?

-- Партия.

-- Ступай сюда, в седьмую казарму!

Арестанты двинулись на огонь. Шли вразброд, в беспорядке, и всех поражало то обстоятельство, что сбоку никто не толкает их прикладами.

-- Братцы, -- послышались удивленные голоса, -- никак караулу-то с нами нету?

-- Молчи! -- угрюмо проворчал в ответ на это Буран. -- Зачем тебе здесь караул? Небось, и без караулу не убежишь. Остров этот большой, да дикой. В любом месте с голоду поколеешь. А кругом острова море. Не слышишь, что ли?

Действительно, среди влажной ночи подымался ветер: огни фонарей неровно мерцали под его порывами, и глухой гул моря доносился с берега, точно рев просыпающегося зверя.

-- Слышь, как ревет? -- обратился Буран к Василию. -- Вот оно: кругом-то вода, посередке беда... Беспременно море переплывать надо, да еще до переправы островом сколько итти придется... Гольцы, да тайга, да кордоны!.. На сердце у меня что-то плохо; нехорошо море-то говорит, неблагоприятно. Не избыть мне, видно. Соколиного острова, не избыть будет -стар! Два раза бегал; раз в Благовещенске, другой-то раз в Рассее поймали, -- опять сюда... Видно, судьба мне на острову помереть.

-- Авось не помрешь! -- ободрил старика Василий

-- Молод ты, а я уж износился. Эх, море-то, море-то, как жалостно да сердито взыграло!

Из казармы N7 вывели всех живших в ней каторжных и отвели ее новоприбывшим, приставив на первое время караул. Привыкши к тюремной неволе и крепким запорам, они непременно разбились бы по острову, как овцы, выпущенные из овчарни. Других, живших здесь подольше, не запирали: пооглядевшись и ознакомившись с условиями, ссыльные убеждаются, что побег на острове -- дело крайне рискованное, почти верная смерть, и потому на это дело отваживаются только исключительные удальцы, да и то после тщательных сборов. А таких, все равно, запирай не запирай -- убегут, если не из тюрьмы, то с работы.

-- Ну, Буран, советуй теперь, -- приставал к Бурану Василий дня через три по приезде на остров, -- ты ведь у нас старший будешь, тебе впереди итти, тебе и порядки давать. Чай, ведь запас нужно делать.

-- Чего советовать-то, -- ответил старик вяло. -- Трудно... годы мои не те. Вот видишь ты: пройдет еще дня три, караулы поснимут, станут партиями в разные места на работы выводить, да и так из казармы выходить дозволяется. Ну только с мешком из казармы не выпустят. Вот тут и думай.

-- Ты придумай, Буранушка, -- тебе лучше знать. Но Буран ходил осунувшийся, угрюмый и опустившийся. Он ни с кем не говорил и только что-то бормотал про себя. С каждым днем, казалось, старый бродяга, очутившийся в третий раз на старом месте, "ослабевал" все больше и больше. Между тем, Василий успел подобрать еще десять охотников, молодец к молодцу, и все приставал к Бурану, стараясь расшевелить его и вызвать к деятельности. Порой это удавалось, но даже и тогда старик всегда сводил речь на трудность пути и дурные предзнаменования.

"Не избыть острова!" Это была постоянная фраза, в которой вылилась безнадежная уверенность неудачника-бродяги. Тем не менее в светлые минуты он оживлялся воспоминаниями о прежних попытках, и тогда, в особенности по вечерам, лежа на нарах рядом с Васильем, он рассказывал ему об острове и о пути, по которому придется итти беглецам.